Не прекращать искать погибших, не убивать надежду

Это выдержка из статьи Keep Looking for the Dead, Don't Kill the Hope, которая была размещена в блоге делегации МККК в Израиле и на оккупированных территориях 24 ноября 2015 года. Оригинал статьи вышел в Haaretz Weekly Magazine. 

Профессор Моррис Тидбол-Бинц, 58 лет, врач и эксперт по судебно-медицинской экспертизе, директор отдела судебно-медицинской идентификации Международного Комитета Красного Креста. 

Расскажите, пожалуйста, чем вы занимаетесь?

Я работаю в отделе судебно-медицинской идентификации МККК. Отдел занимается всеми вопросами, касающимися работы с останками. Задача моего отдела – в той мере, в которой это возможно, обеспечить уважительное и достойное обращение с останками жертв вооруженных конфликтов и природных катастроф. Если это возможно, мы также принимаем меры по их идентификации и возвращаем их семьям.

Мы привыкли ассоциировать судебную криминалистику с опознаниями при уголовных делах. Какая связь между гуманитарной помощью и судебной криминалистикой? Если подходить к вопросу поверхностно, одно не очень сообразуется с другим.

Хорошее замечание. Когда я начал работать в Красном Кресте в 2004 г., многие из моих коллег говорили мне: «Мы работаем с живыми, а не с мертвыми». Это правда, но умершие тоже являются частью нашей семьи и нашей истории, и важно понимать нашу очевидную обязанность по отношению к ним, которая даже предусматривается международным правом. <...>

Как это работает на самом деле? Вы связываетесь с противоборствующими сторонами и предлагаете помощь или они сами с вами связываются?

Все зависит от ситуации. Бывает так, что мы связываемся со сторонами в конфликте, чтобы напомнить им об их обязательствах и предложить помощь, иногда они связываются с нами. Например, правительство Аргентины попросило нас оказать помощь в опознании тел неизвестных солдат, погибших во время Фолклендской войны. Ситуация бывает и более сложной – в тех случаях, когда власти бездействуют. В августе 2011 года нас пригласили в Ливию в разгар военного конфликта. Правительство пало, и не было организации, которая могла бы заняться жертвами конфликта. Члены берберской общины к югу от Триполи попросили нас найти и идентифицировать тела 32 человек, пропавших без вести, которые были похищены и убиты. Члены общины считали, что знают, где были захоронены жертвы. Это было в самый разгар войны. Никто другой не смог бы справиться с этой задачей, и по сугубо гуманитарным причинам мы дали свое согласие.

Ездили ли вы туда сами?

Да. Это была срочная командировка во время войны. У меня была всего лишь неделя для того, чтобы согласовать свои действия со всеми сторонами в конфликте, найти место захоронения, извлечь останки и попробовать идентифицировать каждого умершего на основе информации, собранной в семьях и в общине. Там был весьма широкий возрастной диапазон – от маленьких детей до пожилых людей. В конечном счете мы смогли идентифицировать останки 30 человек на основании базового профиля и информации, которую предоставили семьи. В одном случае, например, мы смогли опознать тело, когда нашли на нем ключи, которые подошли к замку в двери дома его семьи.

Как я понимаю, работа на местах выполняется группой специалистов, состоящей из патологоанатомов, антропологов и даже археологов, являющихся специалистами в области судебно-медицинской идентификации.

В настоящее время в Красном Кресте по всему миру работают более 30 судебно-медицинских экспертов. Более половины из них - антропологи-криминалисты. Они специализируются на поиске и рекомплектации останков скелета, чтобы дать возможность их идентифицировать. Нам нужна помощь антропологов, потому что нас часто зовут выехать в регионы, где вооруженный конфликт закончился много лет или даже десятилетий назад, и в таких случаях скелетированные останки – это все, что осталось. Иногда требуется археологическое восстановление. У нас также работают патологоанатомы (я сам, например, судебно-медицинский врач, занимающийся патологоанатомией), стоматологи, судебно-медицинские криминалисты и даже коронеры на пенсии, которые готовы поделиться опытом, чтобы нам помочь.

А как преодолеваются проблемы технического характера при идентификации останков в странах третьего мира? Как, например, вы могли бы идентифицировать жертв цунами в Таиланде, учитывая то, что у большинства из них не было соответствующих медицинских или зубных карт и других документов?

Вы правы. У нас была возможность использовать медицинские карты для того, чтобы идентифицировать тела туристов, но мы не могли этого сделать при опознании тел местных жителей. В настоящее время невозможно провести идентификацию тел более 50% беженцев, погибших во время плавания по Средиземному морю (даже в тех случаях, когда их тела находят). У нас нет прижизненной информации об этих людях, которую мы сравниваем с тем, что обнаруживаем при работе с телами. Если подобной информации нет, то, если к нам обращаются родственники погибшего, мы можем работать даже на основе сделанных ими описаний. Какого роста был пропавший без вести человек? Были ли у него татуировки? Были ли на нем (ней) ювелирные украшения? Безусловно, вести такую работу трудно, и, если у нас не хватает полезной информации, нам приходится искать ее самим, применяя различные методы и приемы. В частности, нашим главным средством в настоящее время является проведение анализа ДНК.

Ваша работа во многом напоминает работу детектива.

Да, это, безусловно, важный и значительный элемент нашей работы – поиск «улик», которые помогут при идентификации; внешность умершего, его биография, даже то, где он находился на тот момент. <...>

В Колумбии гражданская война между правительством и различными группами повстанцев и ополчения тянулась несколько десятилетий. Это был самый длинный немеждународный вооруженный конфликт в истории человечества. К нам обратились за помощью, когда крупная повстанческая организация РВСК (Революционные Вооруженные Силы Колумбии) похитила 11 политических деятелей. Их держали в плену, и, в конечном счете, они погибли при невыясненных обстоятельствах. Руководство РВСК заявило, что политики, содержавшиеся в заключении, погибли во время операции по их освобождению, проведенной правительственными силами Колумбии. В свою очередь, правительство обвиняло в случившемся РВСК. Семьи погибших были в отчаянии. Люди хотели получить останки своих родственников. Были проведены переговоры, и, в конце концов, повстанцы заявили, что готовы передать останки Красному Кресту на двух условиях: во-первых, они раскроют местонахождение тел лишь перед самой передачей их Красному Кресту, и, во-вторых, в течение всей этой операции должно соблюдаться прекращение огня.

Прорыв в переговорах произошел в пятницу, а в понедельник я уже вылетел на место. Я не знал, что произойдет, и куда я лечу – я знал только то, что мне придется извлеть 11 тел, которые находятся в каком-то неизвестном месте в джунглях. Я даже не знал, о чем идет речь – о могилах? О телах в мешках? Прекращение огня должно было продлиться четыре дня, и мы знали, что после этого возобновятся воздушные налеты.

Это была экстремальная ситуация.

Да, это очень экстремальные условия. Мы высадились из вертолета посреди джунглей, на заброшенной плантации коки. На самом деле, вертолет даже не смог приземлиться: это один из самых влажных регионов мира. Везде было вода, и не было твердой земли, на которой можно было бы стоять. Мы начали идти по джунглям в поисках нужного места на основании координат, которые нам дали повстанцы. Местоположение было указано точно, но из-за топографии, густой растительности и штормовой погоды тел мы там не нашли. В какой-то момент мы обнаружили, что, к несчастью, все наши три GPS-устройства показывали 3 разных направления движения, хотя мы все стояли на одном и том же месте в одно и то же время. Кроме того, в джунглях ужасная видимость. Из-за деревьев там очень темно. В течение четырех дней мы искали место захоронения, но безрезультатно. Наши сотрудники в Боготе смогли договориться о двух дополнительных днях, чтобы увеличить срок прекращения огня. В конце концов, мы разметили территорию 500 x 500 метров и начали поиск тел, применяя методики судебной археологии.

А что конкретно делалось?

Мы производили оценку качества и состояния почвы и вели поиск следов, которые указывали на попытки копать. В тропиках буйная растительность, и все зарастает очень быстро, так что мы искали признаки захоронения, присматриваясь к необычным изменениям самой растительности. Мы проверили почву, используя особое устройство, которое измеряет ее плотность. В конечном счете, мы нашли место захоронения и смогли откопать человеческие останки, которые подходили по возрасту под описание тех, кого мы искали. Теперь мы столкнулись с другой трудностью – как доставить и погрузить 11 тел на вертолет, который их доставит колумбийским властям. Конечно же, было нереально отнести их обратно на плантацию коки, где мы приземлились несколько дней тому назад. В конечном счете, нам пришлось своими руками вырубить растительность в этом месте и расчистить посадочную площадку для вертолета. Это пример работы в чрезвычайных обстоятельствах, когда вам приходится действительно использовать все свои навыки судебно-медицинской экспертизы. <...>

Встает вопрос об осуществимости идентификации. Не стоит забывать, что невозможно обнаружить останки каждой жертвы в мире и идентифицировать каждого погибшего. Как жить с пониманием того, что ваша работа всегда лишь только капля в море?

Конечно, невозможно помочь всем в поиске погибших. Тела многих погибших так никогда и не находят или находят в таком состоянии, что их невозможно идентифицировать, но для родственников погибших розыск длится бесконечно. Возьмем, например, события в Чили – там во время правления тогдашнего режима исчезло множество людей. Они были убиты, а их тела так и не нашли. Но даже во время диктатуры были найдены массовые захоронения, и разразился большой скандал. Военные провели операцию невиданного масштаба – они вернулись во все места захоронений, собрали останки убитых и сбросили их в океан. Когда режим пал, появилась возможность расследовать эти случаи, осуществлять поиск и реставрацию мест, из которых были извлечены тела убитых. В этих местах были обнаружены очень немногочисленные останки. При той технологии, которая существовала в то время, ничего нельзя было сделать.

Так чем же кончилось дело?

Семьи погибших не сдавались – они ждали. Со временем развились технологии использования ДНК для опознавания останков. Некоторых погибших идентифицировали. Сотни розыскных дел по-прежнему остаются незавершенными. Но родственники жертв не опускают руки. Некоторые люди даже приехали в Красный Крест, чтобы предоставить образцы ДНК всей семьи для хранения в Женеве. Возможно, в будущем их удастся использовать. Останки также были сохранены. Эти люди ожидают следующего прорыва в развитии технологий. Возвращаясь к вашему вопросу, встречный вопрос: сможем ли мы когда-нибудь обнаружить тела всех погибших в южном Судане? Или в Центральноафриканской Республике?

Конечно, нет. Там множество жертв.

Да. Это невозможно, и мы понимаем и признаем этот факт, но тем не менее мы будем делать все возможное. Все, что в наших силах. Этого ждут от нас люди. Это им нужно. На нашей работе мы каждый день узнаем, что для живых мертвые значат гораздо больше, чем мы раньше думали.

Считаете ли вы, что это ваше призвание?

И я, и мои коллеги увлечены этим делом. И получаем от этого большое удовлетворение – не из-за кусочка кости, который мы нашли, но благодаря пониманию того, что это был человек со своей жизнью и достоинством. Мы понимаем, что у этого человека есть семья, которая его ждет, которая есть и всегда будет. <...>